Только когда я замолкаю, произносит:

— Я столько раз от тебя отказывался, Аврора, отказывался по собственной глупости, из-за недоверия… в первую очередь себе, что исчерпал, кажется, все возможности быть с тобой рядом. Но если я сейчас позволю себе принять эту мысль, если я поверю в то, что это правда, я снова от тебя откажусь. Я снова откажусь от нас и от всего, что может быть. От наших детей.

— Я…

— Ты просто спи. А я просто буду рядом. Я буду рядом всегда, когда я тебе нужен.

Наверное, та, другая женщина, которой я была до всего этого, очень хотела бы услышать такие слова. Возможно, она бы простила ему все и сразу, если бы он сказал это ей, но проблема в том, что я — не она. Я чистый лист, и я пока даже не представляю, что на мне будет написано, поэтому и ответить мне нечего. Мне даже нечего ему прощать. Как ему сказать, что наши отношения — полный ноль, потому что их для меня никогда не было? Да и стоит ли? Он наверняка прекрасно все сам понимает.

Он понимает это, а я понимаю, что он не уйдет. Каким-то десятым чувством я это просто знаю, поэтому мне остается только закрыть глаза, слушая стук его сердца. Этот ритм действует усыпляюще, и я без дальнейшего сопротивления проваливаюсь в сон.

Сплю я долго, до следующего утра, но проснувшись, все так же обнаруживаю его рядом. Он успел побриться, переодеться, но по-прежнему обнимает меня, и смотрит так, будто ждет, что что-то изменится. Ничего не меняется.

Приезжает Арден Ристграфф. Этот приятный во всех отношениях мужчина, врач из Ферверна, проводит свои тесты, о чем-то долго беседует со своими коллегами и потом с Бенгарном Вайдхэном. С Беном. Так он просит его называть, хотя он — Черное пламя Раграна, правящий мировой державой.

Физически я полностью здорова, поэтому меня провожают к детям, и вот тут я теряюсь. Я им мать! Мать! Неужели во мне не осталось ни капельки этого чувства, материнского инстинкта? Но я смотрю на троих малышей и вижу только симпатичных детей. Милых. Замечательных. Так я могла бы смотреть на любого ребенка на улице.

Девочка… то есть Риа начинает плакать, и это настолько меня шокирует, что я банально от них сбегаю и лечу, не разбирая дороги, вниз по лестнице. Внизу налетаю на Вайдхэна, который перехватывает меня и прижимает к себе.

— Аврора, что случилось? — спрашивает он.

— Они. Дети. Они смотрят на меня так, будто я им мать! Но я ничего не чувствую! Это ужасно!

Меня колотит, но слез нет, и когда он прижимает меня к себе, я его обнимаю. Мне кажется сейчас, что если я еще раз зайду в эту детскую, меня просто разорвет от их чувств. От надежды, от трех вопрошающих взглядов. От любви, которая плещется в детских глазах и от отчаяния, под которым она угасает.

Я так их чувствую!

Почему я не могу почувствовать ничего кроме?

Я все это выдаю ему, бессвязно, стараясь не глотать слова, а он берет меня за руку и уводит в сторону, усаживает на диван. Сам опускается рядом.

— Аврора, ты полюбишь их. Их нельзя не любить.

— А если нет?

— Я тоже так думал. Веришь или нет, но когда я впервые их увидел, я подумал все то же самое. Я был зол на тебя, я думал — она отняла их, отняла наши первые годы, и сейчас это просто дети. Но правда в том, что это не просто дети. Никогда не были. Они мои. Наши. Даже Лар, хотя он так не считает, и в этом тоже моя заслуга. Пройдет время — и ты увидишь, что я прав. Они наши, и так будет всегда. Этому невозможно противиться. Это нельзя забыть.

Мне хочется верить, что так и будет, но пока я в это не верю. И пока я в это не верю…

— Я не готова встречаться с ними, пока это все не изменится.

— Как же это изменится, если ты не будешь с ними встречаться?

— Пока для них это так остро. — Если я увижу эти взгляды и почувствую их снова так, у меня просто остановится сердце. — Пока для меня это так остро — я не готова.

Бен смотрит на меня очень долго и очень внимательно. Так долго, что я уже готова услышать отказ: почему-то рядом с этим мужчиной очень хорошо представляется, как он силком тащит меня в детскую и насильно творит добро, но…

— Хорошо. Я тебя услышал, Аврора. Встретишься с ними, когда будешь готова.

— Хорошо, — выдыхаю облегченно.

— Сегодня у меня пресс-конференция о том, что произошло. Я расскажу правду или большую ее часть. Правду о том, что ты потеряла память, спасая меня.

Я мотаю головой:

— Подожди. Я не сильно разбираюсь в политике, но это разве не скажется на твоих рейтингах и таком всем? То, как ты уходил в пустошь, вот это вот все?

— Может быть. Но я скажу правду, потому что ее заслужила ты. Я выставил тебя в неприглядном свете, когда забрал детей и дал комментарии о тебе. Несправедливые и незаслуженные. Я исправлю то, что могу исправить сейчас, и не поверишь, но мне совершенно плевать на свои рейтинги.

Я снова подумала о той женщине, которой так не хватало этих слов. Ей их безумно не хватало, должно быть, что же насчет меня, я просто коснулась его руки и сказала:

— Спасибо.

— Арден Ристграфф дал рекомендации по возможностям твоего восстановления. В первую очередь, это люди, места и занятия, которые якорили твой разум и могут стать катализатором для запуска цепочки воспоминаний. Здесь, в Рагране, у тебя есть твоя лучшая подруга Зои, ее муж и дочь. Вы встречались даже когда ты уехала в Аронгару. — Он помолчал. — Они приезжали к тебе в гости.

Я кивнула.

— Твоя мать. Маловероятно — вы не были сильно близки, но тоже возможно. Я. Дети. — Он тут же добавил: — С ними начнешь общаться, когда будешь готова. И то, в чем заключалась твоя жизнь помимо близких.

Я молчу, потому что понятия не имею, о чем он говорит. Пазл моей жизни собирается из кусочков его рассказов, но я даже не представляю, что из этого всего было для меня дорого. Настолько, чтобы выдернуть меня из марева беспамятства на поверхность.

Бен молчит, словно ждет, что я догадаюсь, но потом все-таки произносит:

— Твои танцы. Твоя карьера, выступления, мировая известность. Балет.

Глава 19

Танцы тоже не сработали. Точнее, сработали, но наполовину. Рассматривая постеры своих выступлений — прошедших и предстоящих, изучая видеозаписи с репетиций и отрывки, представленные в сети, я ощущала легкое волнение. Смутное, будоражащее, какое, наверное, бывает на первом свидании.

Впрочем, здесь мне оставалось только догадываться: своих свиданий я тоже не помнила. Ни первого, ни последнего, ни тех, что привели к троим детям.

Что же касается танцев, тело помнило их отлично и вспоминало заученные движения, отточенные па и прочие балетные премудрости легко, хотя я даже не помнила их названий. Названий не помнила, но стоило хореографам мне показать, как это делается, направить — и я схватывала мгновенно, и взлетала над полом, и парила, и кружилась под музыку.

Бен свое слово сдержал и рассказал обо всем. О том, что произошло: как я его спасла, о том, что я рисковала всем ради того, чтобы его вернуть. О том, что наша размолвка привела к тому, что произошло. Удивительно, но те же, кто поливал меня помоями в сети, мигом переобули пуанты в полете и начали писать, какая я молодец. Не все, правда. Некоторые продолжали ругать — теперь уже за то, что «думала не о детях, а о мужике».

Я на все это смотрела сквозь пальцы: наверное, это могло бы меня задеть раньше. Увы, когда теряешь всю свои жизнь, писульки в сети становятся просто писульками, которые проходят мимо тебя, как нечто совершенно незначительное.

Агент просто до небес прыгал, когда узнал, что я буду выступать — тем более что после такой истории я снова стала очень и очень востребована. Мне предлагали мировое турне, вот уж действительно совершенно не в тему. Но Арден Ристграфф настоял на том, чтобы я прошла все этапы своей прошлой жизни, и я их проходила. У меня были лучшие хореографы, которые помогали мне восстановиться в рекордно короткие сроки, после чего мне предстояло ехать в Аронгару на генеральную репетицию своей самой известной постановки.